«Нину как „изменницу“ расстреляли свои». Как минское подполье боролось против СД и абвера
1100 дней длилась нацистская оккупация Минска, и с первых ее дней с захватчиками боролось патриотическое подполье. Целый год действовал его руководящий центр — подпольный комитет. Еще год подполье продолжало сражаться без единого руководства, а с осени 1943-го новый подпольный горком руководил борьбой минчан из партизанских лесов. Какие минские улицы и дома давали приют патриотам и были свидетелями их подвигов, рассказывает историк Антон Рудак.
Первые герои и жертвы
Первые группы подполья начали возникать в городе стихийно, без общего руководства, с первых же дней оккупации. Одна из таких групп возникла в лазарете для советских военнопленных, открытом немцами в здании, где сегодня находится главный корпус БНТУ (он значительно перестроен в послевоенные годы). Руководили группой подпольщиков рабочий вагоноремонтного завода Кирилл Трус (Трусов) и культработница 3-й больницы Ольга Щербацевич. Кроме самой Ольги в группу входили ее 16-летний сын Володя (Владлен), а также ее брат Петр Янушкевич и сестра Надежда Янушкевич с мужем Николаем Кузнецовым. Семья Щербацевичей жила и скрывала военнопленных в доме, который сегодня находится по адресу: проспект Независимости, 27а.
Подпольщики помогали пленным, организуя их переправку в леса к партизанам — так были спасены несколько десятков человек. Но вскоре группа была раскрыта — и уже 26 октября 1941 года нацисты устроили первую в Минске показательную казнь.
12 членов группы Труса и Щербацевич были повешены на улицах города — по трое в разных местах: на сегодняшней Октябрьской улице у проходной дрожжевого завода, на Комаровских развилках (площадь Якуба Коласа), на углу улиц Карла Маркса и Комсомольской и в Александровском сквере. Подпольщиков повесили солдаты литовского полицейского батальона под командованием Антанаса Импулявичюса.
Но вскоре гитлеровцы поняли, что ошиблись: публичные казни не действовали на минчан устрашающе, а лишь вызывали еще большую ненависть и желание мстить.
Главная «победа» оккупантов
Группа в военном лазарете была далеко не единственной: подпольщики самоорганизовывались по всему городу, в самых разных районах и учреждениях. Осенью 1941 года подполье наконец оформилось в единую структуру с общим центром и руководством. Минский подпольный горком компартии возглавил Иван Ковалев — до войны он был третьим секретарем Заславского райкома.
В июле 1941-го Ковалев был переброшен через линию фронта с заданием возглавить подполье в Заславле. Но прибыв на место, посчитал, что в небольшом городке его быстро вычислят, и решил действовать в Минске. Именно под его руководством подполье сражалось целый год. Жил лидер подпольщиков на улице Хлебной, 12, — совсем недавно трассу этой старой минской улицы восстановили, сегодня она носит свое первоначальное название — Юрьево-Завальная.
Когда в октябре 1942-го оккупантам удалось схватить Ковалева, они ещё полгода пытали его, но так и не смогли получить никакой информации. Это, впрочем, не помешало нацистам одержать крупнейшую «победу» над подпольем и устроить провокацию, которая имела ужасающие последствия. Она давала о себе знать еще долгие десятилетия после освобождения Минска и окончания войны: в местной прессе гитлеровцы распространили дезинформацию, будто Ковалев начал с ними сотрудничать. Этой лжи поверило даже партизанское руководство — и, как результат, была издана директива, запрещавшая партизанам доверять любым представителям минского подполья.
Было объявлено, что подпольный горком создали сами нацисты с целью спровоцировать и выявить настоящих патриотов. Коварство оккупантов было разоблачено лишь в 1959 году после масштабной проверки деятельности подполья — тогда были оправданы 113 из 120 ранее обвиненных в предательстве, — но Ивана Ковалева по-прежнему продолжали считать изменником. Добиться восстановления его честного имени историкам удалось лишь в 1989-м.
Руководителем назначен посмертно
Поскольку имя Ивана Ковалева из-за его мнимого предательства было вычеркнуто из истории подполья, на его место нужно было найти «нового» лидера. Для этой роли был выбран Исай Казинец — член партии, инженер-нефтяник и, что немаловажно, — еврей. Именно он, в соответствии с официальной версией, считался руководителем подпольного горкома с осени 1941 до весны 1942 года.
На самом же деле Казинец в Минске вообще оказался случайно: до войны он работал в Белостоке, попытался спастись от наступающих немцев и был настигнут ими в столице БССР. В руководстве подполья он отвечал за пропаганду и связь с подпольной организацией гетто. Чтобы скрыть свою национальность, Казинец выдавал себя за татарина, пользуясь документами на имя Мустафы Деликурды-оглы. Кроме того, в Минске он познакомился и жил с Лёлей (Еленой) Равенской — дочерью композитора Николая Равенского, который после войны в эмиграции написал музыку национального гимна «Магутны Божа».
Дом, где жили Казинец и Равенская, стоял на улице Берсона, до войны застройка тут была сплошь деревянной. По загадочному стечению обстоятельств 26 марта 1942 года, в день, когда был арестован Казинец, советская авиация нанесла по Минску один из первых ударов.
Бомбардировщики целились в Дом правительства, где находились разные военные учреждения оккупантов, но все бомбы почему-то попали именно на улицу Берсона. Впрочем, Казинец и Равенская в тот момент там уже не жили: накануне ареста они скрывались в Грушевке.
Исая Казинца повесили 7 мая 1942-го в Александровском сквере, а Лёлю Равенскую расстреляли летом того же года.
«Нину как „изменницу“ расстреляли свои»
Список известных сегодня конспиративных квартир минского подполья насчитывает несколько сотен адресов, но среди них едва ли десяток наберется в центре города. Главные улицы либо были разрушены немецкими бомбардировками в начале войны, либо заняты немцами и их учреждениями — вести тут подпольную деятельность было сложно и опасно. Подпольщики старались скрываться на тихих окраинах, в частных деревянных домах, которые после войны чаще всего подлежали сносу.
Одно из исключений — квартира семьи Одинцовых в доме по Советской улице, 6 (теперь дом № 4). Леонтий Одинцов, тот самый, в честь которого названа улица в минском районе Запад, был участником Гражданской и советско-польской войн, перенес ампутацию руки и ноги, потерял жену и сына, в 1930-е едва избежал репрессий, хотя был исключен из партии…
Во время оккупации Одинцов включился в подпольную борьбу, на его квартире по Советской улице какое-то время скрывался и руководитель подпольного горкома Иван Ковалев. Когда подполье осенью 1942-го постиг провал, Одинцов также был арестован и вскоре погиб. Его дочь, 18-летняя Нина, была партизанской связной, но когда руководство приказало считать предателем Ивана Ковалева, под подозрение попали и дававшие ему приют Одинцовы. Нина пыталась спастись от гитлеровцев в партизанском отряде, но ее как «изменницу» расстреляли свои. Впрочем, этот случай, к сожалению, не был единичным.
«Эх, Андрюша, нам ли быть в печали?»
Весной и осенью 1942 года у минского подполья случились два страшных провала. Был уничтожен городской комитет, патриоты почти полностью лишились руководства, но отдельные подпольные группы, тем не менее, продолжали действовать автономно. Одна из наиболее крупных подпольных организаций молодежи называлась «Андрюша» — в честь популярной песни предвоенных лет, которую исполняла Клавдия Шульженко:
Эх, Андрюша, нам ли быть в печали?
Не прячь гармонь, играй на все лады,
Так играй, чтобы горы заплясали,
Чтоб зашумели зелёные сады!..
Строки песни стали паролем и отзывом юных подпольщиков, большинству которых не было еще и 20 лет. Лидером «Андрюши» был 18-летний Николай Кедышко, работавший на хлебозаводе «Автомат» и там же организовывавший свои первые диверсии.
Поразительно, но когда нацисты вычислили Николая и пришли его арестовать, он смог сбежать и пару дней прятался в трубе завода, которая не работала — как раз вследствие диверсии, организованной его друзьями. Нацисты арестовали семью Кедышко, но Николай, переодевшись в форму немецкого офицера, смог организовать похищение своей младшей сестры из детского дома. Впрочем, оккупанты снова напали на его след и готовили новые аресты.
Членов «Андрюши» предупреждали об опасности, но они решили напоследок отметить диверсией главный советский праздник — годовщину Октябрьской революции. 7 ноября 1943 года, когда Кедышко с товарищами пришел в штаб-квартиру «Андрюши» на Могилевской улице (сегодня это дом № 68), их уже ждала засада. Николай погиб в перестрелке, пытаясь прикрыть отход товарищей: автоматной очередью ему перебило обе ноги, хотя он продолжал отстреливаться, уже лежа на земле.
СД и абвер
Историю подполья невозможно представить в полной мере, не зная его главных противников. Нацистские спецслужбы и карательные органы боролись против подполья активно — и, к сожалению, зачастую результативно. В том числе — благодаря предателям и осведомителям, которым удалось внедриться в ряды подпольщиков.
Часто можно услышать, что минских подпольщиков выслеживало и арестовывало гестапо. На самом деле «гестапо» в данном случае — название не совсем точное. Так действительно называлась нацистская тайная полиция, но действовала она только на территории рейха. А в оккупированных районах СССР борьбой против подполья занималась СД (внутренняя служба безопасности нацистской партии) и СС. Но поскольку СД в Минске фактически выполняла функции гестапо, местное население в просторечии называло гестаповцами именно ее сотрудников.
Минская СД обосновалась в корпусах университетского городка — некоторые из них сохранились по сей день на территории между Бобруйской улицей и площадью Независимости. Управление СД находилось в здании бывшего Института народного хозяйства. Этот двухэтажный корпус, построенный еще до революции для коммерческого училища, стоял на месте проезжей части и площадки перед входом в главный корпус БГУ. В подвалах здания находилась следственная тюрьма, здесь же подпольщиков допрашивали и пытали.
Накануне освобождения Минска оккупанты, заметая следы своих преступлений, взорвали здание СД. Но избежать возмездия многим из них всё равно не удалось: нескольких следователей, работавших в Минске, поймали в Вене и в 1946 году приговорили к смертной казни. Такое же наказание грозило и их начальнику Эдуарду Штрауху — но он то ли сошел с ума, то ли симулировал болезнь, и умер в 1955 году в психиатрической лечебнице в возрасте 49 лет.
Еще большей «эффективностью» в борьбе с минским подпольем отличилась военная разведка — абвер. Управление «Абвернебенштелле Минск» действовало под прикрытием службы связи вермахта и размещалось в здании бывшего института журналистики — сейчас здесь находятся филологический и экономический факультеты БГУ (ул. Карла Маркса, 31). Именно на счет абвера можно отнести два крупнейших провала в истории минского подполья — весной и осенью 1942 года: и в первый, и во второй раз было арестовано примерно по 400 человек, и лишь немногим удалось выбраться из нацистских застенков живыми.
А все благодаря тому, что минской резидентуре абвера повезло в самом начале оккупации завербовать того, кто выдал им одну из первых подпольных групп — ту самую, которой руководили Кирилл Трус и Ольга Щербацевич. Предателем оказался бывший шифровальщик лейтенант Борис Рудзянко, спасенный патриотами из лагеря военнопленных. Впоследствии ему удалось установить связи с организованным подпольем и войти в доверие к его руководству.
Избежать наказания ему не удалось: после войны он был арестован и в 1951 году расстрелян.
Когда они ответили отказом, нацисты забросали их камеру гранатами
Основная масса арестованных во время войны содержалась в известной Володарке. Учитывая, что людей по подозрению в причастности к подполью арестовывали сотнями, камеры Пищаловского замка всегда были набиты до отказа. Один из наиболее драматичных эпизодов в истории этой тюрьмы времен оккупации связан с подготовкой побега довольно необычной группы ее заключенных.
Дело в том, что наряду с коммунистическим, советским подпольем в Минске с осени 1942 года действовала ещё и польская разведывательная сеть, организованная в рамках акции «Вахляж» («Веер») и подчинявшаяся правительству Польши в изгнании. Поляки по-прежнему претендовали на территории, входившие в состав Польши до начала Второй мировой, включая Западную Беларусь, но хотели продемонстрировать Советам свою силу и на востоке от довоенных границ.
В декабре 1942-го минские бойцы «Вахляжа» решили организовать ряд диверсий на железных дорогах вокруг Минска, но все пошло не так, как было задумано. Одна из групп, уже заложив взрывчатку, была схвачена в результате сущего недоразумения: в то же время неподалеку такую же диверсию совершили советские партизаны, и немцы искали виновных — а нашли их польских «коллег». Один из диверсантов не выдержал пыток и выдал всех, кого знал.
Варшавское руководство «Вахляжа» приняло решение выручать арестованных, в тюрьму передали оружие, но немцы раскрыли и этот план. Участникам готовящегося побега предложили сдаться, а когда они ответили отказом — нацисты попросту забросали их камеру гранатами.
Убийство подчиненного Геббельса
Минские подпольщики занимались разведкой, пропагандой, саботажем, сбором оружия и медикаментов, помощью военнопленным и партизанам… Но наиболее заметна их деятельность была благодаря диверсиям — и особый резонанс имели акции, направленные не против объектов или техники противника, а против лидеров оккупантов и коллаборационистов.
Деятельность по ликвидации нацистских вожаков активизировалась в начале 1943-го, уже после разгрома подпольного горкома. Утром 7 марта 1943 года диверсионная группа в составе партизан Григория Страшко, Афанасия Прилепо и сотрудника пронемецкой «Беларускай газэты» Алеся Матусевича прибыла на грузовике к зданию редакции на площади Свободы (Революционная, 2).
Их целью был редактор газеты Владислав Козловский, один из лидеров Белорусской национал-социалистической партии, действовавшей еще в 1930-е годы в Западной Беларуси. Диверсантам, как оказалось, повезло еще больше: в тот день у Козловского гостил приехавший из Берлина Фабиан Акинчиц — лидер БНСП и сотрудник геббельсовского министерства пропаганды. Партизаны убили берлинского гостя, а вот Козловскому на тот раз удалось спастись. Его уничтожили здесь же, в здании редакции, чуть позже — 13 ноября того же года.
Одним из исполнителей акции был перевербованный партизанами солдат 13-го белорусского батальона полиции СД Иван Шнигирь — ему удалось скрыться. А вот его напарнику, бывшему советскому милиционеру Константину Немчику, повезло меньше: немцы схватили его и замучили насмерть.
Взрыв приказали считать провокацией
Отдельная глава истории подполья — организация покушения на генерального комиссара Беларуси Вильгельма Кубе. Но взрыву 22 сентября 1943 года, который уничтожил Кубе, предшествовали трагические провалы и неудачи.
Одна из попыток убить Кубе была предпринята 22 июня 1943 года, в так называемый День освобождения, когда нацисты отмечали годовщину нападения на СССР. В этот день в Менском городском театре (работал в здании Купаловского театра) должны были состояться торжественное заседание и показ спектакля. Кубе, выступив с приветствием, на спектакль не остался и покинул театр. В зале почти не оставалось немцев, зато было полно молодежи — в тот же день оккупанты объявили о создании «Саюза беларускай моладзі».
И вдруг посреди представления прогремел взрыв. 13 человек погибли, около сотни были тяжело ранены — все это были местные жители, в основном подростки. Немцы всячески подчеркивали, что партизаны организовали диверсию, чтобы омрачить «праздник» и уничтожить мирных минчан. Партизаны же сперва наперегонки рапортовали начальству, что взрывом были уничтожены десятки и сотни гитлеровцев, пока не получили указание сверху: взрыв считать провокацией, организованной немцами.
Лишь спустя десятилетия выяснилось, что партизаны не только организовали взрыв, но и пытались его предотвратить — когда узнали, что Кубе окажется в безопасности, а пострадать могут местные. Двое партизан пробрались в театр и пытались обезвредить мину, но сами погибли при ее взрыве. Жертв диверсии похоронили на Военном кладбище, и лишь недавно исследователям удалось разыскать следы их могил.
Убийство на Раковской
В конце 1943 года Минск потрясла новость об очередном убийстве видного представителя местной администрации. 6 декабря двое неизвестных остановили на углу Раковской улицы и Немиги пролетку, на которой ехал бургомистр Минска Вацлав Ивановский, и смертельно ранили его. Бургомистр умер на следующий день, а проводить его в последний путь на Кальварийское кладбище вышли тысячи минчан — и, видимо, вполне искренне. Ивановский был известным деятелем белорусского национального движения еще со времен БНР, занимал пост бургомистра с осени 1941-го и запомнился минчанам как человек, пытавшийся в годы военной разрухи оказать населению посильную помощь.
Кроме того, современники отмечали, что бургомистр отнюдь не служил гитлеровцам верой и правдой. В бытность Ивановского руководителем минской городской управы это учреждение фактически являлось филиалом резидентуры разведки польской Армии Крайовой. Бургомистр ориентировался в войне на помощь и победу западных союзников, контакты с которыми поддерживал через поляков, поэтому многих из них он устроил на работу в управе. Кстати, тогда же тут работал и будущий президент послевоенной Польши Болеслав Берут, хотя он как раз сотрудничал с советской разведкой.
После войны фамилии исполнителей покушения на Ивановского стали известны — это были советские подпольщики Евгений Кунцевич и Александр Каминский. Покушение на Ивановского стало, пожалуй, последним в ряду наиболее резонансных свершений партизан и подпольщиков Минска.
