Высшая школа СССР и России: трудным путём интенсификации производства
Этот мой материал идет на «ВО» за номером 1000: ровно столько было опубликовано здесь моих статей с 13 февраля 2015 года. Подумалось, что тысячный материал должен быть немного особенным. Но каким и о чем? О танках? Как-то поднадоело о них писать после журнала «Танкомастер» и полудюжины книг… О рыцарях? О них запланирован целый новый цикл и не хотелось бы его разрывать. То же самое касается и стрелкового оружия, и «японской темы». Одним словом, не так-то легко было найти интересную для всех тему. Потом я подумал и решил: ну что может быть лучше субъективного воспоминания о советском высшем образовании, так сказать «изнутри», тем более что работать я в его системе начал еще в 1982 году, а закончил уже весной 2018 года! То есть провел в стенах ВС 36 лет. Срок более чем достаточный, чтобы узнать все его особенности, все плюсы и минусы нашего образования как в прошлом, так и в настоящем, ну и о его перспективах, конечно, я тоже кое-что мог бы сказать.
Главный корпус нашего «политеха» 40 лет тому назад.
Начать надо с того, что… так уж получилось, что я с «самого начала» совершенно точно знал, что буду историком, как мама, и буду работать, как и она в одном из наших пензенских вузов. Еще в школу не ходил, играл на полу у печки, но твердо знал, что спать не лягу, пока мама с работы не придет, а приходила она поздно, поскольку была зав. кабинетом на заводе-ВТУЗе (Высшее техническое учебное заведение), где учились люди прямо от станка и потому занятия начинались в 7 часов вечера и продолжались до 10.00. И все это время кабинет должен был быть открыт! Потом 30 минут на ходьбу до дома и…мама была дома. С самого раннего возраста я слышал про заседания кафедры, семинары, «пары», конспекты, экзамены кандидатского минимума и вдобавок она у меня на глазах все время училась. То в Киеве, то в Минске на «курсах повышения», то дома самостоятельно учила немецкий, готовясь к сдаче кандидатского минимума. То потом ее три года не было дома, так как она училась в аспирантуре в МГУ в Москве. Рассказывала она о своей учебе очень интересно, да и тема у нее была – ой-ой – «Курсы красных директоров, как кузница кадров новой советской промышленности». Работала она в архивах Москвы и Ленинграда и работу написала, и защитила в 1967 году. Так что кем быть, вопрос передо мной даже и не стоял. Вопрос стоял как попасть в ВС после отработки в деревне, ведь на место живого человека не сядешь, а мать, даже работая в вузе, не могла устроить сына туда же на работу по этой же самой причине. Тем более к себе! Тем более к себе на кафедру истории КПСС. Такое тогда было бы просто неприлично, а мама моя о приличиях очень заботилась.
Поэтому пришлось ждать вакансии в соседнем вузе, а когда она открылась опять-таки идти туда не на постоянную работу, а «почасовиком», чтобы «мы могли на вас посмотреть», поскольку «преподавание истории КПСС дело очень ответственное». И целый год я ходил туда на работу… к 7.00, работал до 10.00 и возвращался домой лишь к 11… И студентами у меня были взрослые дяди и тети, нередко годившиеся мне в отцы, так что приходилось стараться. Но год прошел, «смотрины» закончились успешно, и меня провели по конкурсу на ближайшие пять лет на должность ассистента. То есть преподавателя, который ведет за лектором семинары. С условием в эти пять лет сдать кандидатский минимум – иностранный язык, философию и историю КПСС (спецпредмет в два экзамена!), а затем поступить в целевую аспирантуру. То есть откуда приехал, что б туда же и вернулся, что, впрочем, как раз для аспирантуры было очень хорошо.
Как «молодому» дали мне сразу… 15 групп! По два часа на группу, то есть 30 часов в неделю, то есть по шесть часов в день. А поскольку один день в неделю был методический, то в какие-то дни было и по восемь часов, причем шесть утром и два-четыре вечером. Потому как вечерников никто не отменял. И вот вопрос: а когда готовиться к кандидатским экзаменам? А это твое личное дело!
А это третий корпус. Каким он был, таким и остался. Исчезла только популярная в то время надпись, красовавшаяся на множестве крыш: «Слава КПСС». Зато справа внизу, где газон, сейчас большая автостоянка…
Нужно было еще и участвовать в соц. соревновании. А оно заключалось в чтении лекций по линии общества «Знание». Не остепененным платили по пять рублей за лекцию и надо было читать не меньше двух лекций в месяц. Зарплата у ассистента была 125 р. в месяц, плюс почасовая, но много по ней не давали (она шла в основном доцентам!), ну и деньги за лекции на заводах и в булочных. Еще нужно было за год написать и опубликовать две научные статьи. Но тут все было облегчено до предела. Достаточно было статьи в журнал «Политагитатор». Темы – можно было брать любые. Главное, чтобы «партийные». Вот такие, например: «Американский империализм – враг мира и прогресса», «К юбилею Первого съезда РСДРП», «Советская тракторная промышленность в годы первых пятилеток». С последней статьей у меня вышла промашка, из-за которой пришлось идти разбираться в Комитет по охране государственных тайн в печати. Я там указал и цифры количества тракторов по годам, и проценты роста их производства по заводам. А мне сказали, чтобы я убрал это, так как… по этим показателям можно рассчитать их производственную мощность… «Так ведь это цифры из открытых источников! – возмутился я. – Какой смысл их скрывать?» «Мало ли что, – ответили мне. – Враг не дремлет!» «Но ведь 30-ые годы?! Потом война была, все изменилось…» «Лучше не рисковать!» – ответили мне и пришлось подчиняться. Такой вот маразм, но… так было.
То есть 10 статей за пять лет, по 18 лекций за год и…все – ты молодец! А уж если тебе удавалось напечататься в журнале «Вопросы истории КПСС», то все пять лет о тебе говорили, как о настоящем ученом и ставили всем и каждому в пример. То есть вот вам вся наука! Десять кое-каких статей за пять лет в местечковом журнале на газетной бумаге, который никто толком и не читал!!! Очень убого, не так ли?
Про учебу в аспирантуре рассказывать надо отдельно, но закончив ее и получив «корочки» кандидата исторических наук, я сразу же получил должность старшего преподавателя и право читать студентам лекции и по-прежнему вести семинары, только уже за самим собой. Это был 1989 год, и вот как тогда это происходило. Начну с семинаров. В каждой группе было по 25 студентов (поскольку я работал в политехническом институте, то все они были технарями). У каждого на руках была «методичка» с темами, и все знали, какая тема идет сегодня. Обычно разбирались три вопроса, по которым я всегда требовал «желающих» и «желающие» всегда находились. Нередко их назначал староста… но меня это не касалось. Главное, чтобы они были. Кто-то делал доклад, подготовленный заранее. Чтение по конспекту запрещалось, но дозволялось… «заглядывать». Потом обязательно были «вопросы с мест», «замечания» и «дополнения». Все это отмечалось как «работа на семинаре» и за нее можно было получить оценку, как и за ответ. Если «желающих» не было, после третьего предупреждения начинался опрос «по головам». И тогда «кровь лилась рекой» и двойки ставились одна за другой. Так в головы студентов вколачивалась мысль, что педагога надо слушать. Что лучше иметь «желающих», чем рассчитывать на то, что «меня не спросят». Двойки потом надо было исправлять, а тетради с конспектами сдавались на проверку. Учились по учебнику, естественно, одному на всю страну. Кроме работ Ленина особо ничего читать не рекомендовалось. Итак, мол, нагрузка велика. На экзамене в билете было два вопроса. Готовились по пять человек 30 минут. Потом отвечали. Если плохо – задавались наводящие и дополнительные вопросы. Но особо сильно «технарей» никто из нас не «напрягал». Вот так история КПСС у нас тогда и изучалась. Как и везде. Сплошное начетничество, с опорой на «выучить и запомнить».
Но было приятно ощущать свою «элитарность». Проводить занятия с преподавателями других кафедр в университете марксизма-ленинизма кого приглашают? Нас! Делать доклад на октябрьские праздники кто должен? Кто-то из наших! И так во всем! Везде «первый пряник». Но зато и первый кнут тоже. Не выполнил условие с аспирантурой, «ляпнул» на занятии что-нибудь не то… а донесли… И все – делаешь кафедре ручкой и уходишь!
Периодически надо было читать «открытую лекцию» для коллег и это было испытанием, потому, что оценивалась она по… 62 показателям: «актуальность», «научность», «связь с местным материалом», «связь с последними постановлениями партии и правительства», «контрпропаганда», словом, читая ее, ты походил на летучую мышь с заклеенными воском ушами, парящую в комнате с ниточками с подвешенными на ней колокольчиками. Как бы ты ни старался, всегда был шанс такую ниточку задеть! И выходило так, что, как бы ты лекцию не прочитал, плохо или хорошо, но больше «удовлетворительно» получить не мог. Однако и этого было более, чем достаточно для продолжения работы по конкурсу. Открытая лекция в те годы читалась один раз в пять лет.
Всех технических средств обучения было три устройства: кодоскоп – это такой прибор типа «перископа» с горизонтальным экраном, на котором можно было рисовать фломастером, сидя за столом, тогда как возникавшая там картинка демонстрировалась на стене на большом экране. Это было мое любимое «техническое средство обучения». Причем, я даже как-то участвовал в конкурсе на создание приспособлений к кодоскопу и получил премию в 40 р. за то, что придумал, как показывать с его помощью… броуновское движение молекул в действии. То есть они у меня двигались хаотичным образом, хотя сам экран был неподвижен! У меня получалось быстро и легко рисовать карты гражданской войны и ВОВ, стрелки ударов синим и красным, а студентам это очень нравилось. Можно было показать учебный кинофильм, но это надо было писать заявку, а главное обращаться к контуженному в голову бывшему полковнику-ассистенту, что лично меня сильно напрягало, впрочем, и его тоже по вполне понятным причинам. Синекура есть синекура, а тут еще работать заслуженного человека заставляют…
Проектор для показа диафильмов тоже был, но считался за «отстой», так что реально мы могли пользоваться лишь кодоскопом и кинопроектором. И все!
Не помню, сколько я получал как «старший», но помню, что поскольку времени у меня стало больше, то иной раз я читал по 20 лекций за месяц, плюс к этому добавлялся гонорар в 40 рублей за 30-минутную телепередачу на местном ТВ (совершеннейший грабеж, если вдуматься!) и гонорары за статьи в газетах «Пензенская правда» и «Молодой ленинец», и журналах «Семья и школа», «Школа и производство», «Юных техник», «Моделист-конструктор», «Наука и жизнь» и т.д. То есть в итоге набегало не меньше, чем у тех же наших доцентов, получавших по 320 р. в месяц. Правда, доценты имели право лечиться в спецполиклинике ОК КПСС (с пальмами, коврами и очень хорошим отношением), а еще они регулярно ездили в командировки в Москву «для получения консультаций на кафедре истории КПСС МГУ по написанию учебно-методического пособия», «для работы в архиве ЦК КПСС», для работы в «Библиотеке иностранной литературы им. Рудомино» и т.д. На самом деле во всех этих местах лишь отмечалась командировка, а сами командированные либо тут же бежали по магазинам, либо посещали приобретенных во время обучения в московских аспирантурах друзей, которым те заранее покупали масло, сосиски, сыр, кофе и выдавали в обмен на деньги, либо за «натуру» в виде меда, домашних маринованных огурчиков и прочих провинциальных деликатесов. Очень хорошо шла наша фирменная пензенская водка «Золотой петушок», которая в то время выделывалась непосредственно в одноименном трактире и там же и разливалась. Сейчас она вроде бы тоже есть, но по сравнению с тем, что было это… «ну совсем не то»!
Кроме доходов от лекций, существовала еще и такая форма приработка, как участие в «круглых столах». Хороших преподавателей, умевших заинтересовать аудиторию, приглашали участвовать в общении с народом на круглых столах. Цена «круглого стола» была действительно круглой – 25 р. «за стол». Четыре раза за месяц вот так «постоловался», вот тебе и 100 р. к 320 р. зарплаты, хотя, разумеется, все эти суммы записывались тебе в партвзносы и заплатить меньше, чем ты получал «по левой», означало «обмануть партию», со всеми вытекающими последствиями.
Работа, как вы видите, была «не бей лежачего», но всё изменилось осенью 1991 года.
Продолжение следует…
