«Строго против халтуры»: кто такой Noa, самый нетипичный артист фараоновской Dead Dynasty

Фотография: промоматериалы

Как он попал в Dead Dynasty, какие у него отношения с Фараоном, альбом «Stranger», выступления в кавер-группах, любовь к трансу с металлом — это только некоторые темы из интервью Noa.

Одну из самых интересных и впечатляющих поп-пластинок в этом году записал Михаил Домбровский, он же Noa, — многолетний соратник Фараона и участник творческого объединения Dead Dynasty. От коллег, правда, он ощутимо отличается тем, что вместо зубодробительной агрессии, мрачного холода и работы с трендами на опережение у него мечтательная отрешенность, сильный вокал и свой музыкальный язык, сплетенный из множества неочевидных влияний.

Самый свежий релиз артиста: клип на песню «Старые друзья»

— Как ты попал в Dead Dynasty? Ты же самый нетипичный артист для этого комьюнити.

— Не было никакого кастинга. Просто разные музыкальные тусовки, в которых находились мы с Глебом, были объединены некоторыми людьми. У него примерно в это время вышел альбом «Phlora».

Хип-хоп тогда я слушал исключительно на английском языке — у меня вообще к русской музыке было некоторое предубеждение. В конце 2015-го, когда я выпустил свой кавер на Адель, появился взаимный интерес. Глеб был полон желания записать рок-альбом, а я имел для того подходящие навыки — и наши общие знакомые решили нас познакомить.

Еще не вышла «Пять минут назад», Фараон ассоциировался в основном со «скр-скр», но я в его песнях разглядел что-то особенное: он так разнообразно работал с фонетикой, которая звучала максимально мелодично и несла больше не лексическое значение, а эмоциональный грув, позволявший ощутить музыку на международном уровне, — щелкнуло бы, даже если бы я не был носителем русского языка.

В то время еще существовало объединение YungRussia. Мы тусовали в подвале какого-то старого дома на «Маяковской», мне все происходившее очень нравилось. А от того, что стало потом альбомом «Phosphor», у меня вообще были глаза по пять рублей. Во многом это заслуга White Punk, который отыскал меланхоличный, скребущий звук с гитарными семплами поверх 808-х басов и тарелками, звенящими как лязг натачиваемых ножей.

И поверх всего этого голос Фараона звучал циркулярной пилой по отношению к моему сердцу — настолько он в него врезался

Я хотел понять, как так вообще делается. Мы начали общаться, обмениваться опытом. Я ему в первую очередь показывал наработанные навыки по вокалу — до знакомства с Глебом я битов на компьютере не делал, только работал с гитарой. Рок-альбом так и остался невыпущенным, но с Глебом мы поняли, что многое можем дать друг другу.

В «Династию» я был принят как звукорежиссер. Видимо, раскрою сейчас тайну, но в «Династии» только два звукорежиссера: Bryte, который финализирует, мастерит и доводит до готового продукта все альбома Фараона, и собственно я. Мой профиль это вокальный продакшен: эффекты, компрессия, тюн.

И все так пошло-поехало. Я познакомился с White Punk, послушал его работы, и все медленно начало собираться в то, что стало альбомом «Ветра». Позднее я тоже сел за компьютер, открыл секвенсор и начал делать свое. У меня перед глазами были формулы, по которым работали парни, я подумал, что и сам могу попробовать. Так я и превратился в полноценного артиста.

Первый альбом Noa «Ветра»

— Тебя часто называют фрешменом, притом что тебе уже тридцать, а твои коллеги по Dead Dynasty сильно моложе.

— (Немного смущаясь.) Для индустрии я суперфрешмен, потому что всего два полных года, как я работаю в качестве артиста. Хватает музыкантов, которые работают годы напролет, прежде чем набрать хоть какую-то известность. Тот же самый Глеб выпускал первые записи еще в 2012-м в составе группы Grindhouse вместе с Acid Drop King и Otis. Получается, через два года он стал популярным благодаря «Black Siemens».

У нас разница с Максом Mnogoznaal шесть лет, с Глебом — восемь лет, а с White Punk вообще девять, но здесь я предпочитаю проводить некоторое разделение. Не могу сказать, что мы общаемся как кореша, в плане звонить в свободное время и звать кутить или поговорить по душам про дела сердечные. У нас общение строится вокруг тем творчества и музыкальных. А музыка — вневременное и вневозрастное, игра чисел, и на ее языке я и общаюсь с ребятами.

— Игра чисел?

— Это было в песне у Джона Мейера: «So I play the numbers game. To find a way to say that life has just begun», песня «Stop the Train». Вот и я не загоняю себя в рамки. Я нашел конвертируемую форму, а содержание у меня было всегда, с пятнадцати лет, как я начал всем этим заниматься.

— Ты заканчивал музыкальную школу?

— У меня только три года по классу аккордеона, причем без сольфеджио. И на аккордеоне я играл исключительно из-за того, что у меня были некоторые разногласия с родителями. Я тогда слушал очень много электронной музыки, особенно любил радио «Станция 106.8», потому что только там можно было услышать так много недоступной музыки. Альтернативой было лишь поехать на «Горбушку» и по тегам psy-trance или progressive trance наобум покупать кассеты. И я так сильно любил эту музыку, что попросил родителей купить мне синтезатор.

А они сказали: «А зачем синтезатор? Давай лучше аккордеон, там же тоже есть клавиши»

Я отказываться не стал, но поиграл, и понял, что все это не то. Нашел у мамы на антресолях очень старую гитару «Москва-80». Она была сделана из непонятного материала, не уверен вообще, что это было дерево, а натяжение струн было таким сильным, что я подкладывал пачку листов под гриф, чтобы хотя бы как-то можно было их прижимать. Дальше я пошел учиться к преподавателю по акустической гитаре. Видимо, она что-то почувствовала — на втором занятии она поставила мне задачу придумать собственную песню. Сделал — конечно, это было что-то простенькое и глупое, но это дало понимание, что я смогу сделать, и то, что приближено к моим идеалам звучания.

— Как же ты, любитель транса, игравший на аккордеоне, попал в металл?

— Одно из самых больших моих разочарований было таким: когда я слушал скандинавский металл — это In Flames, Opeth, такой melodic death и progressive death старого образца, — в моем окружении не было людей, которые разделяли бы этот интерес. Я начал отращивать волосы, накопил из карманных денег на косуху и пришел на сходку металлистов, это была так называемая жердь на метро «Рязанский проспект». Про эти сходки ходило множество баек, но когда я туда пришел, мне первым делом протянули двухлитровую «Оболонь». А когда я пытался завести разговор о музыке и гитарах, недоверчиво посмотрели и спросили: «Ты бухать будешь или нет? Мета-а-а-а-а-алл!»

Это было разочарование — с металлистами о металле мне поговорить не удалось. Я понял, что причислять к субкультурам себя не стоит, а стоит искать музыку, отражающую твою сущность, будь то розовая кассета «Руки вверх!» в девять лет или купленный на «Горбушке» фирменный CD группы Katatonia. В какой-то момент до меня дошло, что музыка — это форма коммуникации, передача чего-то необъяснимого, что находится в области грудной клетки одного человека, другому, и не надо тратить тысячи слов. А с коммуникацией у меня в жизни все было сложно, я старался в себе этот навык развить, читал много книг, разговаривал с людьми, которые были старше меня, думал, как понять себя.

Клип «Вся моя»

К этому и были творческие искания — и первая группа, где я был вокалистом, и участие в кавер-группах, игравших по ресторанчикам. Я очень не хотел напрягать родителей дополнительными расходами и своими хотелками. Встретился с профессиональными джазовыми музыкантами лет на десять старше меня, им понравилось, как я пою. Они предложили подзаработать — побудем, говорят, «кабакерами».

Это было прикольно, мы пели Aerosmith, Стинга, «А-Студио». Вскоре мне это, конечно, надоело, у меня возник комплекс, что я себя не выражаю. Я подтянул навык игры на гитаре, играя часов по 5–6 в день. Пока тренировался, понял, что мне тяжело даются чужие партии и куда ближе импровизация. Даже когда мы репетировали для кавер-выступлений, мне больше всего нравился момент, когда мы начинали импровизировать, а я пел на так называемом «ванильном английском» — когда ты имитируешь как бы англоязычные фонемы.

— Почему ты пришел в итоге к тому жанровому диапазону, к которому пришел сейчас? Услышал «Trilogy» The Weeknd и решил идти в эту сторону?

— Еще до всех моих гитарных опытов я много работал с голосом и слушал старый соул — Брайана Макнайта, Тайриза, Максвелла. Я всегда их любил и считал, что для вокалиста такая музыка — это что-то вроде техникал-дет-металла для гитариста. Повторить все интонации и технические особенности вокализов Макнайта — очень непростая задача. Но когда я в первый раз услышал The Weeknd, конечно, сильно впечатлился.

Потом был Брайсон Тиллер, у которого была шикарная песня «Donʼt», я ее услышал, и что-то щелкнуло. Понял, что такая музыка для меня как для вокалиста есть самая удачная форма самовыражения, в которой практически нет рамок и границ. Местный рок все же довольно текстоцентричный жанр — я пробовал себя в рок-музыке, будучи вокалистом в том числе и в группе, звучавшей на стыке Incubus и Pink Floyd. На английском это звучало неплохо, но когда мы перекладывали это на русский, получалось ни шатко ни валко.

И вот только после знакомства с Dead Dynasty я понял, что фонетикой русского языка можно достичь состояния, которое я испытываю, слушая западную музыку. Перед интервью мы с тобой обсуждали Женю Федорова из Tequilajazzz — вот у него это тоже получается. Но у него такая самобытная и индивидуальная интонация, что как шаблон для работы ее не взять.

Новый альбом Noa вышел в сентябре — очень похоже, что это еще и новый этап в его музыкальной эволюции

— Чувствуешь ли ты собственную эволюцию как автора на «Stranger»?

— «Stranger» — это кульминация [меня] как артиста. На предыдущих релизах я искал себя. В «Ветрах» я пробовал растворить свою грусть и ощущение непонятости. В «Осознанных сновидениях» — выразить некий уход от реальности, свой собственный мир. «Земля/Вода» — это просто сборник песен, которые мне нравятся. Он изначально должен был быть полноценным альбомом «Оттенки», но меня переключило, и я решил, что буду делать только ту музыку, которая резонирует со мной, без оглядки на тренды, без описаний того, как я веселюсь или, там, круто провожу время. В общем, то, что мне бы очень нравилось самому, при этом я мог поставить это и младшему брату, и бабушке.

На меня после каждого релиза вешали какие-то ярлыки, я устал от этого. «Stranger» — запись, сделанная в первую очередь для таких, как я. Закрытым, немного грустным, музыкально подкованным и немножечко недолюбливающим «этот ваш русский рэп»

Я надеюсь, что эта пластинка станет пропуском в мир современного хип-хопа и Rʼn’B для людей постарше. Ее вайб можно понять любому человеку любой национальности в любом настроении. Моя мама работает психиатром, и она проводит аналогию между моей музыкой и терапией: ее хочется послушать, когда устаешь от всего. Послушать, понять себя, успокоиться, перебороть ощущения слабости, никчемности и бессмыслицы происходящего и вновь полюбить жизнь.

— Ты пишешь музыку сам, но над альбомом «Stranger» поработали и битмейкеры «Династии».

— Там 50 на 50. Я свою музыку финализирую сам. Мне, например, Паша Meep присылает бит, я под него импровизирую и придумываю текст, ищу вокальную реализацию. У меня дома стоит обычный прямоугольный стол, два профессиональных монитора, звуковая карта за 7000 рублей и приемлемый по цене ламповый микрофон с акустическим краном. Вот в этом пространстве три на два я все и пишу, свожу и довожу до конца. Читал мнения, что «Династия» пользуется услугами дорогих студий. А вот и нет, все делаем «на коленке».

Живое исполнение трека «Каждый раз» на канале On Air

Я сторонник того, что музыка должна хорошо звучать в исходнике, цеплять и в первой демке. У меня был опыт работы звукорежиссером. Присылают демо, и чаще всего я понимаю, что это провал. Я слышу не песню, а новомодный лексикон, желание хайпануть, слизать чью-то подачу. Сейчас вообще очень модное сочетание — тяжелая перегруженная гитара, мощные ударные, гулкий бас и нытье, Lil Peep type beat такое называется, при этом индивидуальности никакой. Грустно это звучит. А по поводу «на коленке» — лишь бы не влияло на качество. А у нас все звучит качественно и на хорошей акустике, и на наушниках «Абибас» за 150 рублей с рынка.

И с Dead Dynasty я по-прежнему работаю потому, что даже в черновой версии их музыка уже звучит круто, обладая чем-то особенным, — текст, вокальные ходы, или, например, сочетание, как у Mnogoznaal, монументального голоса и холоднющих битов.

Был у меня опыт: я записал дома композицию, в которую сильно верил. Демо было сделано низкобюджетно, и я заплатил за студию, где переписал вокал на дорогом микрофоне Telefunken, а записал меня хороший звукорежиссер. Я послушал исходники, понял, что есть моменты, с которыми нужно поработать, но в целом мысль донесена. Через неделю мне присылают сведенную версию, звучащую как полный провал, — все эмоции, которые я хотел передать, имели вес в сочетании голоса и бита, в каких-то особых моментах, а не отдельно в вокальной и музыкальной дорожках. Скажем так, в сочетании несовершенств, которые складывались в совершенство. И эти детали я объяснить человеку не смог.

Я попросил открыть проект, проделал некоторые манипуляции, потом вернулся к исходному проекту, внес исправления, и получилось намного лучше. И это отмечали все, кому я ставил оба трека: говорили, что одна версия плоская, а другая — с душой. Я с тех пор пытаюсь понять, где проходит граница. Честно говоря, до сих пор не понял. Но делаю все сам.

Клип «Будем»

— Твои клипы выходят на общем ютьюб-канале Dead Dynasty. Есть такое дело, что преимущественно юные подписчики Фараона недовольствуют по этому поводу в комментариях.

— Есть история, которую я и сейчас вспоминаю с содроганием: я ездил с Фараоном в тур Lonely Star в 2017 году и одну часть тура провел с выступлениями у него на разогреве. Я себя иллюзиями не тешил: естественно, все на эти концерты приходили ради Глеба и на мои несколько песен смотрели очень предвзято. У меня с давних пор есть фиксация на тему подготовки к концертам, я всегда должен быть трезв, распет, получаю колоссальное удовольствие от того, когда звук отстроен, я попадаю в ноты, слышу и доношу свою музыку максимально качественно, и вокруг меня на сцене те люди, которые для меня многое значат. Распространенные сейчас пляски под плюс вообще не про меня — я вообще выступаю строго против халтуры, и никогда себе ее не позволял. И вот я сталкивался с непониманием публики, и каждый вечер после концерта у меня было по маленькому нервному срыву. Я не мог найти себе места. Но я понял, что надо двигаться дальше.

Можно читать бульварную прессу. А можно захотеть понять себя и испытать новые ощущения без наркотиков и алкоголя — и открыть Гессе или Кортасара

Вот был в 2014 году хит Егора Крида «Самая-самая», очень модная композиция по тем временам. Сейчас ее слушать невозможно. А я недавно врубил «Superunknown» от Soundgarden, и там от первой же песни потряхивает до кончиков пальцев. А это 1994 год, сколько ж лет назад это было… Я хотел бы, чтобы музыка Noa стала такой для подрастающего поколения и через пару лет оно открыло мои песни с новой стороны. Да и не только для них, а для всех, кто считает, что тренды на хип-хоп и нео Rʼn’B — это временно. Но мне, конечно, еще далеко до тех грандов, о которых я говорю. У меня не очень высокая самооценка, и даже если вокруг все хвалят мои новые работы, я все равно понимаю, что надо идти дальше и развиваться.

В пятницу 26 октября в клубе «16 тонн» состоится первый сольный концерт Noa.