Президент Beats слушает Тимати, «Кино», Big Baby Tape, Face и рассуждает о развитии музыки
Фотография: пресс-материалы
Президент компании Beats Electronics Люк Вуд приехал в Москву, чтобы представить новые спортивные наушники Powerbeats Pro. Мы дали ему протестировать их на песнях русскоязычных исполнителей, а заодно поговорили о том, как изменилось потребление музыки за последние 20 лет.
Это видео — выжимка из интервью Люка и его реакции на треки Тимы Белорусских, Big Baby Tape, Face и других русскоязычных исполнителей. Ниже — текстовая версия нашего разговора
— Вот вы представляете сейчас новые наушники с высоким качеством звука. При этом многие предпочитают что‑то попроще или даже слушают песни просто с динамика на телефоне. Как подобное потребление повлияло на распространение хай-фай-продукции?
— Это фундаментально поменяло экосистему не только аудиопродукции, но и ее продаж. Я больше фокусируюсь на творческой части процесса. Если вы делаете хорошие вещи, то найдете свой рынок и то, как компенсировать затраты на них.
Что меня беспокоит сейчас, когда я работаю в студии, я вижу, что сделать просто хорошо приемлемо для [музыкантов]. Я совершенно не сентиментален. Я не из тех, кто тоскует по былым временам. Мне все равно. Технологии всегда становятся лучше, все становится лучше, мне нравится прогрессивный мир. Я хочу, чтобы мои дети жили в гораздо лучшем мире, чем пришлось мне. Но… Раньше мы фокусировались на всем сразу.
Например, сейчас я слышу, как на фоне шумит кондиционер. И при записи вокала я бы определенно выключил его, чтобы добиться идеального звучания, совершенного звука для вокала. Мы бы попробовали 30 микрофонов, 50 предусилителей, и если бы звучание нас не устраивало, мы бы попробовали записать ночью, если все еще не устраивало, мы бы выпили пять шотов водки. Все ради результата. Но большинство современных музыкантов считают, что их аудитория слушает музыку не через звуковое оборудование, а через медиаустройства. Они по-быстрому делают бит во Fruity Loops, накладывают вокал, записанный на дешевый микрофон, выкладывают это на SoundCloud и думают, что все хорошо.
Dr. Dre начинал в NWA, у него был NPC [семплер фирмы AKAI], был 808 [семплер фирмы Roland]. Он выжал максимум из этого. Он развивался: научился записывать живые струнные, скрипки, бас, научился управляться с ними. Благодаря этому появился альбом «The Chronic», который навсегда изменил звучание хип-хопа.
Я думаю, что качество должно вдохновлять артистов, им нужно восхищаться. Молодые музыканты имеют право жить в мире, где не только они, но и публика слышит качество. Все дело ведь в нюансах, в маленьких кусочках, в левом или правом наушниках. Возьмите Трэвиса Скотта. У него куча глубоких, интимных вещей… Или A$AP Rocky. Он берет один слой, другой, дублирует вокальную линию, потому что он в треке говорит сам с собой: вот мое дьявольское «я», вот — ангельское. И в такой песне целый мир заключается. Но если вы послушаете ее с динамиков телефона, то не уловите детали, эмоции, повествование.
Как мне кажется, нужно стараться, чтобы люди как можно чаще слышали качественное звучание. Иронично, что телефон у вас в руках имеет замечательный аудиоконвертер. Это отличный проигрыватель. Но нужны наушники, чтобы получить прекрасное звучание.
— Говоря о музыкальном продюсировании. Кем вы восхищаетесь сейчас больше всего? Кто может быть таким же, как Dr. Dre?
— Недавно я встречался с Marshmello. Для него нет правил. Если вдруг он случайно начнет им следовать, то пойдет в другом направлении.
Каждый день я слушаю записи, смотрю и вижу, что они сделаны в Logic, Ableton или Fruity Loops, и они просто… Пиу-пиу-пиу, свел вместе, выложил — это удивительно. Сейчас происходит практически то же, что было с джазом. В конце концов появляются Орнетт Колман и Майлс Дэвис, люди, которые задали тон, предопределили будущее джаза. Но раньше, в 1920–1930-х годах, люди просто импровизировали, пока не случалась магия. Сейчас происходит то же самое, только теперь на компьютерах.
— Вы как человек, в свое время открывший дорогу альтернативному року и хип-хопу, как думаете, что будет модно в ближайшие годы?
— Это так хаотично, так глобально, что этим [новым модным стилем] может быть что угодно. Но прежде всего это будет глобальная история. Например, есть [кей-поп-]группа BTS. Они сейчас повсюду. Кого они вдохновляют, так это артистов в Малайзии, Китае, которые задумываются: «О, что же мы можем сказать?»
Посмотрите на библиотеки семплов, это отличный пример. Я в студии и могу засемплировать любой инструмент из существующих в мире. Я могу играть на гитаре, на пианино, но я могу засемплировать что угодно. И на моей записи могут быть индийские барабаны вместе с китайскими скрипками. Так что я думаю, что мы увидим в скором времени массивную глобализацию музыки. И мы отойдем от прямой бочки в танцевальной музыки. Мы уже отходим: Дрейк использует карибские биты, грайм становится агрессивной частью мирового хип-хопа: раньше был только американский. Или ASMR. Это по факту новый жанр музыки, в рамках которого люди просто шуршат вещами.
Еще мне интересно, что будет происходить с эмбиентом. Есть продюсер Джон Хопкинс, который выпустил прекрасный альбом в прошлом году. А теперь, если подумать о том, что было 4–5 лет назад… Я люблю Swedish House Mafia, они прекрасны, или Tiesto, или Алессо. Они были доминирующими игроками с бэнгерами, где использовалась прямая бочка. Ты шел в «Бергхайн» или на [рейв-фестивали] Ultra и Tomorrowland и слышал это. А теперь есть артисты как Джон Хопкинс, который делает очень вдумчивую музыку, практически современную академическую классику, которая нашла мейнстримовую аудиторию.
У людей теперь есть плейлисты, и они могут поставить «Old Town Road» следом за «Smells Like Teen Spirit», песнями Джими Хендрикса, песнями… Тимати! Все меняется.
Люк Вуд
Президент Beats Electronics
— Вот вы послушали сейчас российскую музыку. Что вы услышали? Прежде всего если говорить о хип-хопе.
— Что я особенно люблю в российском хип-хопе, так это совмещение двух вещей. Как и американский хип-хоп, он может быть коммерческим, он знает потенциал, что вот эта запись будет играть на юге Франции, на радио. Это одна сторона — коммерческие записи. Но другая сторона российского хип-хопа инстинктивная, аутентичная, уличная, оригинальная, этническая, очень субъективная.
Музыка по своей сути — это форма сопротивления. Возьмем афроамериканскую музыку. Она пришла от рабов, которые пели религиозные гимны во время работы. Они пели их на диалекте, который их хозяева не понимали. Им не разрешалось говорить, но они пели друг другу. И я считаю, что хип-хоп — это такой секретный язык. Я это постоянно вижу в России. Я не говорю по-русски, но чувствую это в музыке. Это секретный язык, понятный подросткам. Это движущая сила, голос общества, голос оппозиции. Но при этом он очень популярен, а не просто существует в андеграунде.
— Рок, альтернативный, стадионный, медленно загибается. Для вас это плохие новости?
— Коммерческий рок не такой жизнеспособный, как раньше. Потому что он раздроблен. В 60-е, если ты подросток, у тебя на выбор было три развлечения: сходить в кино, стать фанатом спортивной команды, начать слушать рок-музыку. На этом все. Ты не играл часами в World of Warcraft и не смотрел матчи по Overwatch. В мире интернет-фанатиков у каждого есть своя страсть, и мы растворяемся в ней навсегда. Мы и еще десять тысяч людей со схожими интересами. Раньше было проще. И посреди этого существовал рок-н-ролл. Теперь все раздроблено. Но это нормально.
Я член совета директоров Fender Guitars и прекрасно осведомлен о ситуации в Fender, крупнейшем производителе гитар в мире. Мы продаем больше гитар, чем когда‑либо. А с помощью интернета люди учатся играть на них. Раньше мы продавали гитары, люди пытались играть в течение пары дней, оказывалось, что это трудно, они убирали гитару в чехол, потом под кровать и больше к ней не прикасались. Потом они поступали в колледж, а мама продавала гитару. Теперь же ты покупаешь гитару, заходишь на сервис Fender Play или смотришь на обучающие видео в YouTube и внезапно уже играешь любимую песню Эда Ширана. И это вдохновляет.
Мы наблюдаем огромный приток гитаристов, и, что особенно приятно, среди них большое количество женщин. По какой‑то причине игра на гитаре считалась мужским занятием. Но все полностью изменилось. Появилась целая плеяда талантливых девушек: взять, к примеру, альбомы от Фиби Бриджерс, Джулиан Бейкер, Snail Mail, Soccer Mommy. Все эти альбомы написаны женщинами с гитарой, и они действительно мощные. Да, это не The Beatles или The Rolling Stones, но они говорят о важных вещах и делают это при помощи гитары.
— Почему не The Rolling Stones или The Beatles?
— Потому что культура уже не та [что в 60-е]. Культуре это не нужно. Культура теперь про… Моей дочери 16 лет. Ей нравится Tyler, The Creator. Как только у него появляется слишком много фанатов, он ей больше не интересен. Раньше был коллективизм, невероятная мощь, когда весь мир смотрел, как The Beatles исполняли «Love Me Do» на шоу Эда Салливана. Это был великий момент единения. Молодежная культура была монолитной. У родителей была своя культура, а у молодежи — своя.
Теперь молодежная культура раздроблена многообразием, которым делятся люди благодаря цифровой дистрибуции. Невозможно запихнуть это обратно в бутылку. Как раньше, уже не будет. Людям хочется иметь что‑то свое, уникальный цвет в NikeID, купить Yeezy раньше всех, иметь футболку Off-White из лимитированной коллекции. Каждому хочется что‑то особенное, например, доску для скейтборда, которых сделали всего десять штук. Таков сейчас мир.
Электронный музыкант Джон Хопкинс, по мнению Люка Вуда — один из тех, кто творит будущее музыки прямо сейчас
— Как вы попали в Beats?
— Джимми Айовин [основатель компании] заставил меня присоединиться к Beats. Я занимался его лейблом Interscope Records. Как‑то мы собрались с ним обсудить хип-хоп и поп-музыку. И он сказал мне: «Ты занимаешься 40 рок-группами. Я знаю, ты любишь рок-музыку, но эта штука [Beats] взлетит. Ей нужно внимание». Я сказал: «Нет, я люблю заниматься записями». Он был очень вежлив.
Спустя месяц Джимми позвал меня на ланч. Я был вместе с Ари Эмануэлем, [известным голливудским импрессарио], президентом компании William Morris Endeavor. И я понял, что это подстава. Джимми буквально сразу повернулся к Ари и сказал: «Посмотри на этого глупого человека. Я предлагаю ему стать президентом Beats. А он не хочет. Что с ним, черт возьми, не так?» И в этот момент я понял, что он всерьез. Он делал вид, что шутил, но на самом деле говорил всерьез. И у меня был выбор: согласиться на его предложение или быть вообще уволенным.
Мне было страшно уходить из звукозаписывающей индустрии. Я же все время был в студии, делал записи. Все, что я знал, было связано с пультом звукорежиссера или с гитарой. И сама идея того, что мне надо бросить это, распрощаться с привилегией каждый день видеться с артистами и помогать им делать музыку, пугала меня. Но вскоре я понял, что миссия делать звук для людей все лучше и лучше, возможно, еще более важная вещь.
— Beats впоследствии стали частью Apple. А у нее есть свои наушники. Как вы, скажем так, решаете данную проблему?
— Прежде всего, нет никакой проблемы. Главное — ресурсы. Чем больше ресурсов у компании есть, тем лучше. Одна из сильнейших сторон Apple — компания сосредоточена на развитии инноваций. Когда они работают над звуком, Beats остаются в выигрыше.
Например, новые наушники Powerbeats Pro. Чип H1, который в них используется, позволяет наушникам работать до девяти часов вне зарядного кейса, без подзарядки. Все благодаря технологиям чипа H1. Работа с инженерами Apple позволяет нам не только учиться, но и в полном объеме лицезреть вектор развития технологий, находить пути улучшения звучания.
Самое важное для нас — продукт. Наши спортивные наушники Beats самые продаваемые в мире. Сейчас мы запускаем Powerbeats Pro, новое поколение спортивных беспроводных наушников с лучшей начинкой на рынке. Но самое главное — я просто в восторге от их звучания.
Что я делаю [чтобы проверить звук]? Слушаю записи, создание которых наблюдал лично. Так, я помню, что мы записывали барабаны. Мы приклеили изоленту на барабан, потом отклеили, потом наклеили обратно, наклеили демпферы, поменяли палочки, поменяли мембрану, попробовали с пластиками и без, повернули микрофон в угол, сильно скомпрессировали, пропустили через эквалайзер API и микрофонный предусилитель — и получили нужное звучание. Расстояние между барабаном и микрофоном метров 20–30, и при игре создается реверберация. Если я не ощущаю это пространство, то не могу полностью насладиться звучанием.
Я всегда стараюсь добиться идеального студийного звучания при использовании наших наушников. Ни с одной из предыдущих моделей Beats я не получал такого удовольствия. Ведь будучи фитнес-продуктом… Я бегал прошлой ночью по Москве около часа, слушал музыку в Powerbeats Pro, и все звучало великолепно. Я подумал: «Удивительно, я будто у себя в студии. Оп! А вот и Кремль!» Это так весело!
Группу BTS Люк Вуд приводит как пример глобализации в музыке
— У Beats отдельная история с атлетами. Зачем они вообще вам понадобились?
— Beats стала работать с музыкантами, потому что это то, в чем мы и так разбирались. Продвижение наушников было сродни продвижению Эминема, альбомов Леди Гаги или Queens of the Stone Age. Вопрос в том, как создать ажиотаж.
Что мы быстро осознали… Все началось с ЛеБрона Джеймса. Мы работали над документалкой о Леброне, делали к ней саундтрек. ЛеБрон и его менеджер сказали: «Мы едем в Пекин на Олимпиаду. Если дадите нам 12 пар наушников, мы раздадим их команде». Мы согласились без всякой задней мысли. Когда сборная прилетела в Пекин, игрокам так понравились наушники, что они спускались с самолета прямо в них. У кого‑то наушники висели на шее, у ЛеБрона — на голове. На следующий день весь мир обсуждал фотографию сборной, игроков в наушниках Beats.
И мы задумались: «Атлеты! Вот для кого важен звук!» Чем они занимаются? Тренируются в зале, путешествуют в самолетах и автобусах, им необходимо уйти в себя, сконцентрироваться, затем — восстановиться. Музыка — очень важная составляющая спорта. Мы нашли атлетов, увлеченных музыкой. [Теннисистка] Серена Уильямс, Энтони Джошуа в боксе, Неймар в футболе, Симона Байлз в гимнастике, Майкл Фелпс в плавании… Каждый из них — величайший спортсмен в истории. Они любят музыку, вдохновляются ей.
Взять ЛеБрона. Музыка играет большую роль в его тренировочном процессе. ЛеБрону важно, что звучит в этот момент. Если говорить о Серене, когда она пытается расслабиться перед финалом [турнира] Большого шлема, она возвращается к себе в номер и смотрит мюзиклы, слушает музыку. Так она восстанавливается. Такое встречается повсеместно. Существует важная связь между музыкой и спортом, которой мы стараемся придерживаться.
— Что вы вообще думаете по поводу перемен в потреблении музыки? Скажем, сейчас тебе уже не нужен штекер, а наушники сами подключаются к телефону, что дальше?
— Лавина возможностей! Музыка будет повсюду. Все начинается с машин. Да, есть ранние потребители вроде нас с вами, но остальные недоумевают: «Куда втыкать? Где экран? Мне это еще заряжать надо?» Но есть автомобиль. Там тебе приходится подключать устройства через блютус ради безопасности. И это огромная install base, миллиарды людей.
Что дальше — ты начинаешь думать о том, как ты коммуницируешь со своими устройствами. Смотришь ли ты видео в YouTube, играешь ли, смотришь ли TikTok… Что бы ты ни делал, все связано с голосом, с командой и ответом на нее. И есть необходимость в том, чтобы получать что‑то, что не будет раздражать всех остальных, кто находится с тобой в одном поезде метро. Подумайте об играх, о тысячах часов, которые люди тратят на получение достижений в них. Мне кажется, то, что поначалу было только мыслями о музыке, перешло в мир голосовых команд и всех возможных визуальных взаимодействий с окружающим миром… Компоненты наушников стали одной из самых важных частей носимых технологий.
— А как вы познакомились с Тимати?
— Я встретил его три или четыре года назад. Кто‑то знал его менеджера, кажется. Мы встретились в итальянском ресторане. И у него были самые роскошные часы из всех, что я видел в жизни. Просто безумие! Мы классно провели время. С ним была его девушка и менеджер, мы зависали вместе часа четыре и говорили в основном о хип-хопе.
