Интервью с Laraaji — пионером нью-эйджа и смехотерапевтом
Фотография: пресс-материалы
В Москву на Red Bull Music Festival едет Эдвард Ларри Гордон, он же Laraaji, композитор-мультиинструменталист, стоявший у истоков нью-эйджа и работавший с Брайаном Ино. Накануне концерта Николай Овчинников поговорил с ним о его насыщенной карьере, а также смехотерапии и стендапе.
— Главное, что о вас знают, — вы стояли у истоков нью-эйджа и эмбиента.
— Это замечательно. Я счастлив тому, как люди наслаждаются моей музыкой. И хорошо, что благодаря вещам вроде Spotify люди имеют возможность слушать все это.
— Но при этом стриминговые сервисы не очень-то делятся деньгами с исполнителями. Вы что об этом думаете?
— Ну, у меня есть мастерские [в том числе по смехотерапии] и я даю концерты — это мне помогает [зарабатывать на жизнь]. У меня не самый роскошный образ жизни.
— А можете о нем поподробнее?
— Каждый день я пишу песни, много танцую, в основном босиком в парке. По вечерам я исследую возможности синтезаторов и цитры (главный инструмент Laraaji, с которым он записал все свои ключевые альбомы. — Прим. ред.). Ну и еще я готовлюсь к мастерским и читаю духовную литературу.
— Давайте поговорим о ваших мастерских.
— У меня есть мастерские по смехотерапии. Мы учим людей воспринимать смех как часть оздоровления. Ежедневный смех нужен для передвижения энергии по телу, улучшения иммунной системы, движения гормонов, открытия легких и уменьшения стресса и тревоги в повседневной жизни.
Я вырос, занимаясь комедией. В начале 1980-х годов мой духовный учитель предложил мне позаниматься мастерскими по смехотерапии. Я начал сам экспериментировать: каждое утро смеялся по 15 минут. Потом внедрил смех в свои нью-эйдж-выступления. Так это выделилось в отдельные от концертов мероприятия.
На мастерские приходят от 6 до 30 человек. А в Сиднейской опере на мастерскую пришли 200 человек. Но обычно бывает меньше — не потому что мне сложно работать с большой аудиторией, а потому что мы устраиваем мастерские в йога-студиях, где не очень много места.
— Я знаю, вы занимались комедиями, стендапом. Вы сейчас смотрите стендапы?
— Да. Есть штука под названием Pandora — не знаю, есть ли она у вас в России. Я там слушаю разных юмористов. Джорджа Карлина, Ванду Сайкс, там куча их. Но Карлин и Рассел Питерс — в моем топе.
Этот альбом Laraaji записал вместе с Брайаном Ино
— Как вы познакомились с Брайаном Ино?
— Где‑то в 1978–1979 году я играл на электронной цитре на улицах и в парках Нью-Йорка, в том числе в Гринвич-Виллидже. Однажды Брайан, живший там в то время, проходя мимо, услышал мою музыку, сел и стал слушать. Я вообще тогда не знал, кто он такой. Но он мне оставил записку с просьбой позвонить на следующий день. Я позвонил, он рассказал мне про свой проект в области эмбиента и предложил поучаствовать. Я согласился, и через неделю мы начали записывать музыку для «Day of Radiance».
— Тогда эмбиент-музыка содержала в себе какое‑то напряжение, сильные эмоции. А теперь есть ощущение, что это просто композиции для релаксации.
— Не вижу в этом никакой проблемы. Мне кажется, что эмбиент создан для релаксации, но не только для сна — но еще для массажа, для размышлений. Это такой неинвазивный способ расслабления тела. Он не мешает тебе, он не прерывает твои действия. Он создает атмосферу вокруг тебя, но не отвлекает.
— Поговорим о цитре. Как вы вообще нашли этот инструмент?
— Он нашел меня. Это было в 1974 году. Я пришел в комиссионный магазин продать гитару, но в итоге какой‑то внутренний голос сказал мне не продавать инструмент за деньги, а обменять его. Я даже не играл на цитре, но взял ее домой, стал настраивать, начал импровизировать с рекордером. И я изобрел творческий словарь для этого инструмента. Никто раньше не играл на электрической цитре, так что мне пришлось создавать собственный стиль, собственную технику. Я использовал пальцы, руку, железные палочки, барабанные палочки, чтобы играть на ней. При этом у цитры остаются черты акустического инструмента. Я просто накладываю электронные эффекты, которые я называю звуковыми рисунками.
— Вот о них еще можете поподробнее?
— Да. Это такая звуковая поэзия. Я использую изображения океанов, голубого неба, пустыни, космоса в моем воображении, когда выступаю. И это превращается в такое «рисование звуком»: я по факту изображаю при помощи музыки океан или пустыню, природу, воду. Здесь не так много мелодий — звук здесь нужен для пробуждения слушательского воображения.
— Интересно, что вы перечисляете пустыню, воду, океан. Это такие символы непорочности. Вы будто и музыку хотите отправить в прошлое, где она была очищена от всего лишнего.
— Был бы рад с вами согласиться. Я создаю музыку, которая доступна для всех: от пенсионеров до совсем маленьких детей, у которых еще нет этого печального жизненного бэкграунда. Я не пытаюсь быть сложным.
