Почему американцы плакали в Большом театре
Вокруг Большого театра России — свои особенные интриги.
Преданные зрители, фанаты и критики всегда в тонусе и готовы подробно обсуждать новые кадровые решения и премьеры.
Сейчас самая обсуждаемая работа Большого — «Евгений Онегин» (режиссер-постановщик Евгений Арье, дирижер-постановщик Туган Сохиев, сценограф Семен Пастух, костюмы — Галина Соловьева, свет — Дамир Исмагилов).
Перед премьерой на спектакль обрушилась такая волна критики, что те, кто все это прочитал, наверное, заранее пожалели о потраченных деньгах (билеты, кстати, достаточно дорогие: десять тысяч рублей за места в партере).
Критикам нового «Онегина» все было не так: трава слишком зеленая и пластиковая, занавески — стандартно белые и точно дешевые (уж критики знают!), крестьяне на празднике — почему-то в красном и все румяные, медведь дирижирует (и за него кому-то так же стыдно, как за Ельцина в 94-м). И вообще, зачем он там вновь появляется — и с первого раза всем понятно, что это отсыл к вещему сну Татьяны у Пушкина (чего у Чайковского не было).
Опера Евгений Онегин в Большом театре
© Фото : Фото Дамира Юсупова/ Большой театр
Опера «Евгений Онегин» в Большом театре
Костюмы, кажется, из синтетики (те, что разных цветов на приеме у Лариной, а лаконично-синие — это уж совсем никуда не годится: хотя бы потому, что предсказуемый контраст между деревней и холодным Петербургом — надо было что-то поизысканнее придумать!). Да еще люстра… ну штамп на штампе же — и вот эта люстра в столице, и медведь в деревне, и Татьяна в очках.
А еще предсказуемо падает снег, Онегин предсказуемо убивает Ленского на дуэли, причем почему-то не из ружья (как в Метрополитен-опера) или не во время драки (как в предыдущей постановке Большого).
Татьяна Ларина в третьем действии предсказуемо эффектна, ну точно как в мыльной опере: там тоже обычно сначала очки, мечты, а потом расцвет и замуж. А где малиновый берет? Его — как раз неожиданно — нет, но это тоже плохо.
Опера Евгений Онегин в Большом театре
© Фото : Дамира Юсупова/ Большой театр
А еще нет цельности, все слишком ярко (или, наоборот, недостаточно роскошно для Большого), какой-то балаган или водевиль в массовых сценах, голосов порой не слышно (это, кстати, правда), оркестр — в разных версиях критиков — играет то великолепно (и спасает всю оперу), то подчеркнуто равнодушно, и тогда всех спасают Онегин с Ленским. Так нельзя, стыдно за театр и за Россию, ведь все это иностранцы видят: и медведя, и лошадь, и козла, и еще этих гусей, которых все давно обсуждают.
Правда, гусей вроде в целом постановщикам простили — но только гусей!
Как после подобных рецензий критиков и отзывов критиканов признаться, что постановка Евгения Арье может понравиться? Что она интересная, порой ироничная, яркая, запоминающаяся и да — страшно сказать: достойна сцены Большого?
Что все это точно не провинциальный театр, потому как классический «Онегин» в провинции выглядит, к примеру вот так:
А, допустим, те же деревенские сцены, но в питерской постановке, могут быть наполнены бутафорскими яблоками.
Ярмарочный медведь у Арье, балаган с песнями-плясками и иногда падающими на пол участниками действа — это как-то странно для разудалого деревенского праздника урожая на Руси? Нет же — и не такое бывало, спасибо, что не подрались на сцене в пьяном угаре (хотя было бы реалистично).
Когда-то в Венской опере, правда, деревенские персонажи «Онегина» были одеты во все сине-серое: то ли в лагерную робу, то ли в офисные костюмы — но это же не наш путь.
© Фото : Дамира Юсупова/ Большой театр
Матушка-Ларина, опрокидывающая в деревенской глуши рюмку-другую, — это моветон для России? Полноте (пересмотрите, к примеру, версию Метрополитен-опера: там даже Онегин с Татьяной пьют наливку — обычное дело).
Гуси? С ними вроде бы разобрались: мило и смешно.
Бал у Лариной — красивые монохромные костюмы разных цветов, все краски лета: зеленые, розовые, голубые, сиреневые и много еще какие — стильно и ярко. Француз Трике — водевильный персонаж, развлекающий гостей на приеме, — это нормально же, нет? Хотя бывает и такая трактовка к примеру:
Претензий к сцене дуэли Онегина-Ленского вообще не должно быть: все аккуратно и в меру драматично.
Ну а в третьем действии в Петербурге на балу танцуют марионетки. Холодно-синие цвета, глянцевый темный пол, графичные стоп-кадры — действительно эффектные сцены.
И финал почему-то не удивил: все как у Пушкина и Чайковского. Совпадение? Не думаю.
За всем этим было действительно интересно наблюдать и потом мысленно возвращаться. «Онегин» Евгения Арье — одна из немногих, пожалуй, постановок, от которых остается не только общее впечатление (от музыки, исполнения прежде всего), но и яркие визуальные воспоминания.
Удивительно, но создателей новой постановки критиковали и за то, что в ней не было «ничего нового», и за то, что покусились на святое — классику Пушкина-Чайковского и превратили все в условный Фридрихштадтпаласт.
На самом же деле в опере появились легко считываемые символы, понятные многим образованным зрителям, — к примеру живопись французских импрессионистов или Петрова-Водкина (когда все в красном), или Рене Магритта (третье действие).
Стилистических ассоциаций в постановке немало, авторы аккуратно следуют за либретто (никакого эпатажа ради эпатажа), и шедевру Чайковского это только на пользу — если речь идет именно о сценическом его воплощении, причем 140 лет спустя, когда изменились и культурные коды, и количество поглощаемой ежедневно информации, и восприятие времени (кстати, опера, напомню, длится более трех часов).
Пока критиканы критикуют — зрители голосуют рублем. На премьерные дни «Евгения Онегина» билеты были проданы, сидящие в зале сопереживали артистам, это было видно и слышно (американки рядом со мной вообще плакали во время сцены дуэли), аплодисменты и овации, восторженные отзывы (достаточно ввести несколько релевантных хештегов в разных соцсетях).
В результате зритель доволен, а ведь именно его в первую очередь, а не только и не столько критиков-эстетов пытается завоевать современный оперный театр. В случае с премьерой нового «Онегина» Большому это, кажется, удалось.
Автор: Анастасия Мельникова
